Повесть
О командировках написано много. И всё же хочется поделиться с читателями воспоминаниями о тех небольших приключениях, которые нам пришлось пережить во время производственных командировок. Может быть, читателю доставит некоторое удовольствие повествование об этих незатейливых событиях, и пусть он не слишком строго судит наше неумение рассказывать.
Мне мой друг, коллега по работе, Гуляев Виктор Степанович, не раз говорил:
– Не плачь, что часто ездишь в командировки! Пока мы еще не совсем стары и есть ещё, как говорится, порох в пороховнице, надо повидать белый свет. Вот когда уйдем на пенсию – тогда будем вспоминать, в каких городах мы были, где нас только не носило, и какие только приключения с нами не происходили!
С Виктором Степановичем я познакомился еще лет десять тому назад. В то время он работал начальником группы в одном из научных учреждений. Коренастый и очень подвижный, энергичный и жизнерадостный человек внимательно встретил меня в первый день моей работы на новом месте. Когда я вошел в комнату вместе с начальником отдела, он сидел за своим рабочим столом возле окна и громко напевал песню «С чего начинается Родина».
Буквально через два дня Виктор Степанович предложил мне отправиться вместе с ним в город Ухту. Собрался я в дорогу, сложил вещи в чемодан и, напялив шляпу, отправился в дальний путь.
Ехали в поезде сутки, и с непривычки езда порядком меня утомила. А когда стали подъезжать к Ухте, я высунул голову из окна, чтобы посмотреть, далеко ли ещё до станции, но тут сильный порыв ветра внезапно сорвал с моей головы шляпу, и она полетела куда-то в сторону, словно летающая тарелка.
Гуляев смеялся надо мной:
– Вот будешь знать, как высовываться! Хорошо ещё, что голову твою не оторвало за окном!
Остановились мы в городке строителей, недалеко от аэродрома. В вагончике, где мы жили, с нами поселился рабочий, сварщик по фамилии Литвинчук. Это был высокий, крепкий и веселый парень, но большой любитель пропустить рюмочку-другую.
Помню, нас с Виктором Степановичем недели через две пригласили к кому-то в гости. Я решил, что без шляпы идти как-то неудобно, и купил себе в магазине новую.
Когда все уже стали расходиться, я хватился своей шляпы, но ее не оказалось на месте. Вместо нее осталась на вешалке чья-то старая облезлая кепка, на два номера больше моей головы. Я всех спрашивал, не видел ли кто мою шляпу, но все только пожимали плечами. Расстроенный, в потрепанной кепке, ушел я с той вечеринки.
На другой день я написал домой жене, чтобы она выслала мне из дома шляпу. Посылка со шляпой вскоре пришла. Но – увы! – и эта шляпа не слишком долго носилась на моей голове. Через два дня и она пропала. А произошло это так.
Вечером, измученные, находившись по трассе, мы с Гуляевым вернулись в городок. Моросил мелкий дождик. Мы сняли сапоги и вошли в вагончик. Литвинчук сидел на койке сильно выпивший и что-то напевал себе под нос.
– Ты не видал его шляпу? – обратился к нему Виктор Степанович, указывая на меня рукой.
– Видал, ну и что?
– Так куда же она запропастилась? Скажи, пожалуйста! Ты, что ли, ее взял?
– Ну, взял. Я из нее стельки вырезал. Такие отличные стельки получились!
Тут Виктор Степанович не выдержал и крепко выругался.
– Что ты кричишь на меня? – возмутился Литвинчук. – Я откуда знал, что это ваша шляпа! Я думал, что это чужая вещь: кто-то здесь жил раньше, потом уехал, а шляпу забыл. Ну, так я заплачу за нее, пли поставлю пол-литра.
– Да пойми же ты, дурья твоя голова, – продол жал шуметь Гуляев, – ему не нужна твоя бутылка. Мы ее и сами купим, если нужно будет. Ему нужна шляпа!
Четвертую шляпу я уж не стал приобретать и проходил до конца командировки в старой облезлой кепке.
И опять командировка, опять сборы, опять обычные волнения. Однако в этот раз я что-то закопался дома и вместо того, чтобы выйти хотя бы за час до отхода поезда, выбежал из дома за 45 минут. Я мчался, как угорелый, по переходам метро, с чемоданом в одной руке и портфелем в другой, расталкивая людей по сторонам, и вслед мне доносились обрывки далеко не лестных выражений в мой адрес. Но мне было не до этого.
Обливаясь потом, я выскочил на перрон за одну минуту до отхода, поезда и увидел, как то г уже начал двигаться, постепенно набирая скорость, а провожающие махали вслед шляпами, беретами...
Собрав все силы, я кое-как вскочил на подножку последнего вагона, затем, еле переводя дух и вытирая пот, начал пробираться в середину вагона. За мной влетел еще какой-то студент с «дипломатом» в руках.
Мой вагон находился примерно в середине состава, и прошло довольно много времени, прежде чем я добрался до своего места. Надо сказать, что я ехал не один в командировку. Со мной вместе отправилась в путь одна наша сотрудница, очаровательная, стройная и высокая белокурая Леночка из группы Кадкина Юрия Пантелеймоновича. И только сейчас я сообразил, как эта девушка, должно быть, беспокоится.
Свое купе я чуть было не прошел, но меня окликнула она, Леночка.
– Борис Ефимович, что случилось? Я уж думала: ну – все! Что я теперь, думала, буду делать? То ли домой возвращаться, то ли дальше ехать?
Городок строителей, куда мы прибыли, находился километрах в двадцати от Днепропетровска. На место мы добрались рейсовым автобусом, но порядком продрогли, пока ждали его: зима в том году была суровая. Помню, в магазинчике «Культтовары» я присмотрел себе крутящийся круглый стульчик под красное дерево для пианино. Я всё вертел и вертел его во все стороны, раздумывая, а Леночка стояла рядом и восклицала: «Ну, зачем он вам, Борис Ефимович! Неужели в Москве нельзя будет купить такой стульчик?»
– Це стильчик стоит двенадцать карбованцев, – в ответ на мои мысли объявила молоденькая симпатичная продавщица, стоявшая за прилавком.
«Стильчик» я, конечно, не купил. Зато при отъезде, уже на обратном пути, когда до отбытия рейсового автобуса оставалось пять минут, мне вдруг пришла в голову мысль купить на дорожку бутылку кефира. И хотя на улице трещал мороз, я подумал: вдруг в пути будет жарко, а мне очень захочется пить!
– Борис Ефимович, – сказала Леночка, – мы так можем опоздать. Ну, неужели вы не можете потерпеть? Ведь всего полчаса ехать до города.
Но, несмотря на все уговоры, я опрометью бросился через дорогу в магазин. Купив бутылку кефира и конфет, я влетел в автобус, который тут же тронулся. Моя сотрудница сидела у окна с моим портфелем и опять за меня волновалась.
Когда мы приехали в город, то до отхода поезда оставалось еще больше часа, и мы решили пообедать в соседнем ресторане. По дороге в ресторан мой портфель неожиданно расстегнулся, и с большим изумлением я увидел, что все мои деловые бумаги, фотоаппарат, очки, бутерброды и конфеты плавали в белой массе кефира. Очевидно, от тряски пробка вылетела, и содержимое бутылки вылилось. Тут же в скверике, на скамейке, я стал вынимать из портфеля свои вещи и бумаги одну за другой, встряхивать их и раскладывать на сиденье. Прохожие останавливались, улыбались и хохотали надо мной. Но мне было не до смеха.
Потом я долго отмывал портфель и фотоаппарат в туалете ресторана и вытирал их своими трусами, которые я достал из чемодана, так как другой тряпки у меня под руками не было. Леночка давилась от смеха и долго не могла вымолвить ни слова. Так ей и пришлось одной обедать: я почти до самой посадки на поезд был занят мойкой и сушкой портфеля.
Во второй раз в те же края мне пришлось поехать в командировку уже с самим Виктором Степановичем. Это было в июле месяце, в самый разгар лета. Обследовав на месте состояние трассы и наметив технические решения для перехода через реку Орель с ее крутыми обрывистыми берегами, мы отправились в соседнюю деревню, чтобы напиться воды. Жара стояла невыносимая, и мы буквально умирали от жажды. Машина, на которой мы приехали, стояла неподалеку на берегу реки и поджидала нас, чтобы вернуться обратно.
По дороге к деревне мы набрели на заброшенный вишневый сад и с большим удовольствием стали рвать спелые вишни и лакомиться ими.
– Что вы здесь робите? – неожиданно возник перед нами незнакомый мужчина в украинской рубахе и шароварах.
– Как видите, рвем вишню, – ответил Виктор Степанович. – А что, разве нельзя? Ведь этот сад дикий и на краю деревни. К тому же не огорожен забором.
– Все равно, – сказал мужчина. – Це наш деревенский сад, а я здесь председатель колгоспи.
– Ну, чего ты распетушился? – воскликнул Гуляев. – Вы обеднеете что ли, если мы сорвем десяток вишен? Напоил бы лучше нас водой. Очень уж жарко. Пить хочется.
Вскоре мы разговорились, и хозяин пригласил нас к себе домой, где обещал напоить вкусной водой. Мы не замедлили пойти за ним. Как видно, мы ему понравились, и он пригласил нас к столу, стоявшему возле хаты. Вскоре на столе появилась закуска: лук, хлеб, чеснок, украинское сало и, естественно, горилка. Мы для приличия немного поломались, но потом дружно уселись за стол.
После хорошего застолья, захмелев, мы начали фотографироваться. В саду у хозяина имелось несколько ульев, и он даже пообещал дать нам банку меда с собой. Я расхрабрился и в обнимку с хозяином стал позировать возле самых ульев. Но Виктор Степанович фотографироваться с ульями отказался: по-видимому, боялся пчел. Когда стали прощаться, хозяин принес нам банку меда, и Виктор Степанович положил ее мне в портфель.
Распростившись с гостеприимным хозяином и пообещав зайти как-нибудь еще раз, мы отправились к машине, поджидавшей нас. В машине нас давно уже ждали сидевшие в кузове рабочие и с ними две женщины, прибывшие тоже в командировку из Днепропетровска. Когда мы подходили к машине, шофер уже вовсю сигналил нам.
Всю дорогу мы шутили и даже пели песни, и рассказывали анекдоты. Затем пригласили к себе в вагончик в гости двух женщин, ехавших с нами. Они пообещали придти к нам попозже. Когда машина на минутку остановилась в поселке, я стремглав сбегал в магазин за вином, и мы поехали дальше.
Вернувшись домой, я открыл портфель и к своему ужасу увидел, что крышка в дороге от тряски отскочила, банка лежала на боку и почти весь мед вылился. Все мои вещи – майка, трусы, полотенце и фотоаппарат – плавали в меду.
Виктор Степанович засмеялся:
– Ну вот, ты свою долю уже сожрал, растяпа!
– Постой-ка, – сказал я, – но ведь это ты мне клал банку в портфель! Значит, виноваты мы оба.
Вместо отдыха пришлось мне идти к ручью, отмывать свой портфель и полоскать бельё в воде. Расстроенный я вернулся в вагончик, и мы оба свалились по койкам.
Проснулся я, когда было уже совсем темно и довольно поздно. Виктор Степанович сидел, раскачиваясь на кровати, и ехидно говорил мне:
– Проспал все Царство Небесное, Ваше Полное Величество! Ведь к нам приходили те две бабёнки, пока мы здесь спали. Я сквозь сон слышал, как они стучались, а потом подошли к окну, открыли форточку и швырнули к нам страшную бродячую кошку. Дескать, не хотите принимать интересных женщин – удовлетворяйтесь-ка кошкой!
Когда мы возвращались из командировки, то в Днепропетровске со мной произошел еще один небольшой казус.
Мы ехали в троллейбусе, и я сидел у окна. Вдруг запахло гарью. Выглядываю в окно, оборачиваюсь назад. Пассажиры тоже забеспокоились, обращаются к водителю: дескать, что-то где-то горит! А водитель с невозмутимым видом отвечает, что у него все в порядке, смотрите-ка лучше у себя.
Чувствую, что гарь стала сильнее, откуда-то повалил дым. Но все равно сижу, лишь обмахиваюсь газетой. Вдруг сбоку от меня вырвалось пламя. Смотрю – а угол моего портфеля горит, и уже весь обуглился. Портфель случайно попал на оголенную электропроводку отопления. Спасибо, мой коллега не растерялся, вытащил меня за руку в проход и быстро затоптал огонь ногами. Но портфель пропал, носить документы в нем уже нельзя было.
Пришлось выйти из троллейбуса, не доехав до вокзала, и идти пешком. А пассажиры провожали меня возгласами:
– Вот так хлопец! Сам горит, а едет себе с невозмутимым видом да еще обмахивается газетой!
Пришлось потом в Москве покупать себе новый портфель.
Как-то по служебным делам мы попали в Харьков. В том учреждении, где мы были, пока оформлялись и печатались найти документы, время обеда давно прошло. Оттуда мы вышли уже в пятом часу, а поезд отходил в семь, так что время было. Но голод – не тетка, и мы решили зайти в первую же попавшуюся столовую.
Народу там почти не было и, быстренько изучив меню, мы заказали подошедшей к нам официантке «капусту-провансаль», суп-рассольник и бифштекс. Официантка довольно оперативно принесла нам все это. Видим: на блюдечке ровными параллельными рядами уложены длинные капустные дольки.
Спрашиваю:
– А где же «провансаль»?
Официантка удивленно смотрит и говорит:
– Вы что же, не видите? Это и есть «провансаль».
От такого блюда я отказался и приготовился есть суп-рассольник. Как мы не были голодны, но в рассольнике не обнаружили ни одного даже маленького кусочка огурца, не говоря уж о мясе. Зато тины было сколько угодно.
Я смотрел на рассольник и скучно болтал в нем ложкой, но тут Виктор Степанович уже НР выдержал и потребовал жалобную книгу.
Реакция была необычной. Вокруг нас собрались все официантки и чуть ли не на коленях умоляли не писать ничего в книгу. В обмен на это обещали накормить, как следует. И действительно: все, что было ранее принесено, было быстренько убрано, и на столе появился стакан водки, которую мы и не думали заказывать, пиво, прекрасный салат, очень вкусный суп и горячее второе, После такого сытного обеда мы могли писать в книгу лишь одни благодарности. Эх, почаще бы так было! Ведь с нас и денег почти не взяли за обед!
И с тех пор, в каких только городах мы не бываем. Виктор Степанович всегда любит ставить отметки за обед, завтрак и ужин.
– Четыре с минусом! – восклицает, например, он.
– А почему не пять? – робко спрашивает официантка.
– Кофе холодный и каша слишком жидкая!
А в иной раз, когда вроде бы и не к чему бывает придраться, он ставит ровно четыре.
– Но почему же все-таки не пять? – огорченно спрашивают его.
– Могли бы и раньше принести обед! Слишком долго ждали.
Однажды осенью мы отправились в командировку на целый месяц в Подборовье. Это небольшая станция, расположенная примерно в половине расстояния между Вологдой и Ленинградом. Отсюда во время войны начиналась всем знакомая. Дорога Жизни, которая сыграла большую роль во время осады Ленинграда. У станции стоит памятник погибшим во время войны героям: грузовая бортовая машина на высоком пьедестале. На таких машинах перевозили продукты через Ладожское озеро осажденным жителям города.
Между Вологдой и Ленинградом ходят раз в сутки почтовые поезда местного значения. Во всем составе имеются только один-два пассажирских вагона. До прихода поезда было еще более трех часов, и я отправился бродить по улицам старинного города Вологды. Хотелось найти тот самый дом с резным палисадом, о котором сложили популярную в то время песню. Но таких домов в Вологде была тьма.
В Подборовье мы приехали к вечеру. Погода была великолепная. Стояла золотая осень, и листья деревьев всеми цветами радуги переливались в лучах заходящего солнца. Мы шли с чемоданами в руках по тихим пустынным улочкам и вдыхали ароматный чистый воздух, наслаждаясь тишиной, царившей вокруг.
На другой день мы отправились на трассу газопровода, которая проходила по лесистой болотистой местности. Кто не видел собственными глазами настоящих лесных болот, тот не знает, что нет ничего более прекрасного, чем болота осенью. Вы идете по шаткой, покачивающейся под ногами почве с деревянным шестом в руках. Даже жуть берет! А вокруг, на сколько хватает глаз, рассыпана ярко-красная клюква, горящая на ярко-зеленом моховом ковре. Даже жалко было, что приходилось идти и давить своими сапогами этот чудесный дар природы. Позже мы несколько раз собирали клюкву целыми пригоршнями в корзины.
Для ознакомления с участком трассы нам в помощь выделили мастера земляных работ – Валю, девицу огромного роста. Мы отправились втроем, а когда выбрались на трассу, вскарабкались на проложенную по земле трубу и весело пошли по ней как по асфальту. Местами труба провисала над землёй, а с левой стороны от нее была глубокая траншея, так что страшно с непривычки было идти по ней: того и гляди, можно было соскользнуть и свалиться в траншею.
Валя вдруг объявила, что ей надо сфотографироваться в траншее для стенгазеты. Она мягко сползла вниз на дно траншеи и встала во весь рост с палкой на вытянутых руках над головой, ожидая, когда я ее сфотографирую. Я тоже спустился вниз, вернее, сполз на пятой точке по крутым склонам траншеи. Виктор Степанович остался наблюдать на трубе.
Тут я обнаружил, что пленка кончилась.
– А у меня пленка уже вся кончилась! – сказал я. – Сейчас заряжу другую.
– Вот те раз! – воскликнул Гуляев. – Что же, так и будет Валя стоять растопыренная, ждать целых полчаса, когда ты соизволишь перезарядить аппарат?
Я присел на корточки, снял свой пиджак, накрыл им камеру и, кое-как примостившись на влажном песке, в таких вот мокрых условиях стал перезаряжать аппарат, а Валя в это время терпеливо ждала меня.
Наконец, закончив делать снимки, мы вылезли наружу. Правда, меня пришлось тащить из траншеи за обе руки.
Неожиданно нам путь преградила небольшая, но быстрая речка. Когда-то раньше здесь была сооружена невысокая деревянная плотина, теперь же она была сильно разрушена. Сохранились лишь ее останки: редкий бревенчатый настил, по которому теперь с бешеным шумом неслись потоки воды.
Валя сказала, что по этому настилу можно пройти, но с шестом в руках, чтобы течение не унесло вниз. Но лучше все же пойти в обход плотины, через мост. Только придется сделать лишние полтора километра. Виктор Степанович как храбрый человек идти в поход не согласился и обозвал нас трусами. Он выбрал палку подлиннее и смело вошел в воду, Вскоре он благополучно достиг противоположного берега. А мы с Валей отправились в обход по дороге.
На обратном пути, пристыженные Гуляевым, мы рискнули тоже перейти плотину. Виктор Степанович и Валя гуськом друг за другом направились в поток и вскоре были уже на другом берегу, а я все никак не мог выбрать себе подходящую палку: мне все казалось, что она недостаточно толста и длинна. Наконец я сломил себе палку и пошел вперед. Течение по мере приближения к середине устья становилось все сильнее. И тут вдруг палка моя сломалась, и ее тут же унесло потоком. Очутившись без опоры, я еле удержался на ногах. Вода доходила уже до верха сапог.
Валя с Виктором смеются на берегу. «Ну, чего ты там? Смелее, иди вперед!» – кричат. А я им ору, чтобы бросили мне палку. Виктор бросает мне свою палку, но я ее не ловлю и она быстро исчезает в пучине. Тогда он кидает мне вторую палку. Я сильно наклоняюсь вперед, чтобы ее поймать, тянусь за ней, но теряю равновесие и со всего размаху плюхаюсь в воду. Одна нога с сапогом застревает между бревен, я вырываюсь и на карачках, перебирая руками и ногами, быстро ползу к берегу. Валя с Виктором хохочут, схватившись за животы. Весь мокрый, я вылезаю на сушу.
Пройдя несколько шагов, мы увидели, что в лесочке, неподалеку от берега примостилось у костра несколько человек – видимо, строителей. Мы подошли к ним.
– Садись-ка вот на этот пенек, снимай обувь и суши портянки, – сказал мне Виктор Степанович.
Присев на пень и стянув сапоги, я начал разматывать портянки, но когда попытался встать, то не смог этого сделать: я просто прилип к пеньку. Пенек-то оказался смоляной, свежесрубленный. С большим усилием я оторвался от него, но все мои брюки оказались в смоле.
Виктор Степанович засмеялся и попросил у рабочего немного бензина или солярки.
– Становись ко мне задом и нагнись! – сказал он. – Сейчас попробую оттереть твои штаны. Так... хорошо. Немного очищается. А теперь ступай к костру, становись там задом и подсушивайся.
Да! Видно, я встал слишком близко к огню, потому что вдруг штаны мои вспыхнули, и я заорал благим матом. Рабочий с ведром воды бросился тушить меня. Потом мне дали длинную телогрейку, чтобы прикрыть громадную дыру сзади, а то стыдно было в таком виде добираться домой.
* * *
Как-то раз рано утром мы вдвоем отправились на трассу, но на другой участок строительства.
Это осеннее утро было особенно тихо и свежо, солнечно и неповторимо. Побродив часа полтора по расчищенной от леса трассе и сделав необходимые снимки, мы решили свернуть в сторону, на болото, чтобы немного пособирать клюквы. Это болото было особенно большое и красивое, сплошь усыпанное клюквой, и мы так увлеклись ее сбором, что не заметили, как стало вечереть, и пора было возвращаться обратно. Но это огромное болото с его многочисленными островками казалось везде однообразным, и мы не успели опомниться, как поняли, что заблудились. Мы попали на один из островков, на котором росли деревья и большие, но уже червивые грибы. Вокруг острова была трясина, и мы никак не могли из нее выбраться. С шестами в руках мы шли по зыбкой покачивающейся под ногами почве, проваливаясь иногда чуть ли не по пояс в трясину, но каждый раз выручая друг друга из беды. Еле дотащились до леса и, наконец, вздохнули облегченно, почувствовав твердую почву. Но тут мы вскоре чуть не потеряли друг друга из виду. Виктор Степанович, как всегда, вырвался вперед и быстро исчез за стволами деревьев, я же никак не мог поспеть за ним.
– Где Вы. Ваше Полное Величество? – кричит он мне издалека. – Иди же быстрее, а то мы не успеем отсюда выбраться засветло!
– Видишь вот эту поляну? – сказал он мне, когда я с ним поравнялся. – Здесь недавно проходили лоси: сломаны деревья. А. вот здесь лежало стадо диких кабанов: трава помята и следы копыт на земле.
Я пробираюсь сквозь густые ветви деревьев. И мне совсем не до кабанов и лосей: только бы поскорее выбраться отсюда! Повсюду, под деревьями, – вода. Местами довольно глубоко. Приходится цепляться за ветви, медленно пробираться по наваленным в полнейшей неразберихе стволам деревьев. Это был настоящий бурелом. Зацепившись за какую-то ветку, у меня с носа слетели очки и упали в воду. Шаря руками по локоть в холодной воде, я их еле-еле выловил оттуда. Виктор Степанович, как видно, ушел от меня на довольно значительное расстояние, потому что его крики становились все глуше и глуше.
Когда мы, наконец, выбрались из леса на какую-то однопутную железную дорогу, стало уже совсем темно. Виктор Степанович предложил высыпать всю мою клюкву в его рюкзак, чтобы мне было легче идти.
– А теперь – полный вперед! – весело сказал он и с палкой в руках быстро зашагал по шпалам.
Вскоре мы увидели в стороне от дороги огоньки какой-то деревни. Мы свернули в лес на проселочную дорогу, но идти темной ночью по сырости было нелегко. А тут еще заморосил мелкий дождик.
Усталые и продрогшие мы подошли к первой же попавшейся хате и постучались. На стук вышла старушка, и мы попросились на ночлег. Но бабуся, видимо, испугавшись двух незнакомых мужчин в темноте, сказала, что впустить не может: в доме никого из мужиков и она одна.
То же самое повторилось и в другой хате. Пройдя насквозь почти всю деревню, мы постучались еще в один довольно добротный дом, где приветливо и ярко светились окна. На наш стук на крыльцо вышла молодая хозяйка и спросила, что нам нужно. Мы попросились переночевать, и она согласилась нас впустить, поскольку в этом доме были мужчины: хозяин, его сын: и племянник.
Мы ввалились в прихожую, сняли сапоги и вошли в дом. Хозяева оказались простые и гостеприимные. Нам тут же предложили чая. Мы с удовольствием выпили по два стакана, потолковали с хозяевами о том и о сем. Говорил больше все Виктор Степанович, я больше молчал. Оказывается, мы порядком поплутали и удалились в другую сторону от трассы километров на двадцать.
Закончив ужинать, я внес свои сапоги в хату и положил их у печки, а портянки и брюки повесил сушиться. Хозяева нам постелили на диване, и я быстро уснул мертвецким сном, едва коснувшись головой подушки.
Рано утром будит меня Виктор Степанович:
– Вставай, – говорит. – Пора собираться в дорогу домой.
Я поднялся, умылся, но, когда стал напяливать свои сапоги, то почувствовал вдруг, что левой ногой я окунулся во что-то мягкое, будто бы наступил на кошку. Правой же ногой я лишь на мгновение коснулся дна сапога и тут же отскочил, как ужаленный. Представьте мое удивление, когда, перевернув сапог, я увидел, что из него вывалился громадный еж!
Оказывается, хозяева завели ежа, и он еще ночью в один мой сапог наделал, а в другой влез сам, пригрелся там и уснул. Можно представить, сколько было смеха до слез у всех очевидцев моего бедственного положения! Виктор Степанович и по сей день с хохотом вспоминает этот случай.
Грязную портянку пришлось выкинуть, а сапог чистить и скоблить изнутри. Так вот и шел всю обратную дорогу с единственной портянкой на одной ноге и босым, в мокром сапоге на другой.
* * *
Наконец-то подошел день отъезда в Москву! Виктор Степанович решил, что, пожалуй, лучше нам добираться поездом не через Вологду, так, как мы ехали сюда, а через Волхов. Там, говорил он, есть два подходящих пассажирских поезда из Мурманска на Москву.
Собрав вещи, рассыпав клюкву по рюкзакам, тяжело нагруженные, мы отправились на станцию.
Когдаподошел поезд (стоянка всего две минуты), мы увидели, что в нашем вагоне дверь не открыта и плита неподнята, а проводника не видно в дверях. Кое-как закинув вещи в тамбур, мы вскарабкались туда сами, и в этот момент появился с заспанными глазами проводник – молодой, коренастый парень с усиками. «Грузин!» – решил я.
Гуляев схватил его за грудки:
– Ты чего это, малый, спишь? Поезд стоит всего две минуты, а ты даже не соизволил открыть двери.
Тот промямлил что-то в ответ.
– Ну, смотри у меня! – продолжал шуметь Гуляев. – Мы едем до Волхова. Смотри, вовремя предупреди нас, когда нам надо будет выходить!
Парень ответил, что все будет в порядке. Мы отдали ему свои билеты и вошли в вагон. Поезд тронулся. Это был общий жесткий и довольно грязный вагон. Пассажиров было немного, и мы заняли места. Свои вещи положили под нижние полки.
Я обычно люблю возить с собой повсюду маленькую подушечку-думку. Во-первых, с ней я привык спать, обнимая ее во сне, как какую-нибудь жену: легче дышится и слаще сон. А потом, коснись ехать вот в таких условиях, в жестком вагоне, без постельных принадлежностей – ну куда преклонить свою голову? Портфель жесткий, чемодан – и того хуже. Тут вот думка как раз и выручает.
Как только забрался я на верхнюю полку, лег головой на подушечку, так сразу же сладко заснул. А Виктор Степанович пошел в соседнее купе резаться с кем-то в карты.
Сколько времени прошло, пока я спал, – не знаю. Только помню, проснулся я от сильного толчка. Поезд остановился. Я взглянул на часы. «Странно, – подумал я, – так долго едем, а все никак не приедем».
Я спустился с верхней полки и побрел в туалет. Оказывается, пока я отдыхал, к нам в купе подсели старик со старухой. Теперь они оба сладко спали на нижних полках, под которыми находились наши вещи.
Резкий стук в дверь заставил меня очнуться и окончательно пробудиться ото сна.
– Зубов, какого черта ты там возишься? – кричал Гуляев. – Живо выходи: Волхов. Уже приехали. Поезд стоит всего две минуты!
– Сейчас, – ответил я, наскоро застегивая брюки.
А Виктор Степанович тем мгновением был уже у наших полок. Подбежав к нижней полке, он высоко откинул крышку, чтобы достать вещи, совсем не заметив, что на ней крепко спал человек. Старик со всего размаха крепко ударился лбом о стенку и вскочил с перепугу.
– Вы чего, вы чего?.. – испуганно завопил он. Бабка, что лежала напротив, тоже вскочила и запричитала.
– Меня не надо, не трогай! Миленький, я сама.
Гуляев, схватив наши вещи в обе руки и в зубы, бросился к выходу, на ходу выволакивая проводника на перрон.
Позже он рассказывал мне: «Да я этого старика и не заметил впопыхах! Он такой щупленький, маленький, лежит у самой стены, накрывшись с головой какой-то тряпкой...»
– Какого черта ты не предупредил нас, что уже Волхов, мать твою так?!» – кричал на проводника Гуляев. – Давай скорей наши билеты, они нам нужны для отчета.
Только тут я спокойно вышел из туалета и, не спеша, отправился искать свою подушечку.
Потом Виктор Степанович говорил мне, что если бы он знал, что я еще и подушечку свою пошёл искать, в то время как поезд вот-вот тронется, он бы выбросил меня в окно вместе с этой подушечкой.
Подушечку свою я так и не нашел, она куда-то завалилась, а поезд уже трогался, когда я на ходу выпрыгивал на платформу.
Теперь я уже больше не вожу с собой подушечек, но самое интересное не в этом, а в том, что мы вылезли, как выяснилось, совсем не там, где надо было выходить. Это был Волхов-2, то есть товарная станция, а нам надо было ехать, по крайней мере, еще минут двадцать до Волхова-1.
По счастью, тут же, на другом пути, стояла электричка. Мы быстро сориентировались, сели на нее и вскоре уже были в Волхове-1, даже нагнали свой поезд. Он стоял на первом пути. Оба злые и нагруженные вещами, мы тащились по железнодорожным путям, а машинист тепловоза, на котором мы ехали, высунувшись из окна, приветливо махал нам руками, как двум своим старым знакомым:
– Ну, признавайтесь, – кричал он, – кто из вас двоих застрял в уборной так, что пришлось состав задержать на две минуты?
А пассажиры из нашего вагона, повысовывав головы в окна, весело смеялись нам вслед. Нам же было не до смеха. С горя мы решили направиться в ближайшую пивную, чтобы «обмыть» наше необыкновенное приключение.
В прошлом году летом мы собрались в длительную командировку в Уфу. Туда нам приходилось довольно часто ездить по делам службы. Сначала мы должны были заехать в Казань, в трест, и собрать там некоторые данные, а затем уже ехать в Уфу.
Виктор Степанович почему-то всегда любит ездить в командировки поездом, хотя это и намного дольше по времени. Он говорит, что едешь – смотришь в окно и отдыхаешь. А я думаю: может, он боится летать? А может...
Вот и в этот раз он выехал поездом на день раньше меня, а я достал себе билет на самолет. В Казани, в тресте, мы договорились встретиться.
Купил я себе на дорогу бутылку водки, поскольку знал, что в Уфе «сухой закон» и водка не всегда бывает. Потом, немного подумав, купил еще одну бутылку и вместе с вещами положил в чемодан.
В Домодедовский аэропорт на этот раз я почему-то опаздывал. А тут еще как назло перед самым носом отошла электричка с Павелецкого вокзала. Следующая отправлялась только через час, и я бы с ней наверняка опоздал бы на самолет. Поэтому я решил догонять ушедшую электричку на такси, за что пришлось заплатить 11 рублей.
Я сдал чемодан в багаж, зарегистрировался и вскоре благополучно приземлился в аэропорту города Казани.
Мы встретились с Виктором Степановичем так, как и условились, и, прибывши в гостиницу, где нам предоставили отличный номер из двух смежных комнат с телефоном и телевизором, решили достать одну из бутылок, чтобы отпраздновать наше удачное устройство.
Но, открыв чемодан, я к своему ужасу обнаружил вдруг, что обе мои бутылки были вдребезги разбиты, а все вещи основательно пропитались алкоголем. Тут я не выдержал и заругался так крепко, что даже Виктор Степанович удивился.
– Что случилось? – испуганно спросил он из другой комнаты.
– Да вот! В аэропорту кидают чемоданы, как попало. Все мои бутылки с водкой побили, так их растак!
Но это было еще не все. Ручка чемодана болталась на честном слове, на одной петле. Когда чемоданы бросали, ее оторвали, а сам чемодан в нескольких местах был ободран и поцарапан.
* * *
В Казани мы пробыли два дня. Город нам понравился. Много зелени, исторических памятников. По улицам бродит много красивых татарочек. Лето стояло в самом разгаре, было очень жарко, п мы решили добираться до Уфы не поездом и не самолетом., а пароходом – плыть по великой Волге, а затем по реке Белой.
На речном вокзале я около часа простоял за билетами в кассу, и когда, наконец, подошла очередь, кассирша вдруг объявила, что билетов до Уфы уже нет.
– Бери тогда до Куйбышева, – подсказал мне Гуляев, стоявший рядом.
Куйбышев был не совсем по пути, но я сказал кассирше:
– Ну, тогда дайте до Куйбышева.
– Гражданин, так вам куда надо ехать, в Уфу или в Куйбышев?
– А нам все равно, – ответил я и подал деньги в окошко.
– Вот чудак-человек! – удивился кто-то из стоявших позади меня. – Ему все равно куда ехать, лишь бы ехать».
Взяв билеты, мы пошли на пристань. Вскоре подошел наш пароход «Михаил Калинин», пыхтя и отбивая лопастями колес по воде. Это был широкое, но довольно комфортабельное судно. На этом корабле когда-то снимался фильм «Волга-Волга». Сам Горький с котомкой в руках плыл на нем в 4-м классе, на нижней палубе.
Нам тоже дали билеты в этот самый 4-й класс. Там было темно, грязно и неуютно, как в общем вагоне поезда дальнего следования. Вдоль узкого коридора громоздились в два этажа жесткие полки. Выбрав одну из них, я сначала, было, влез на нее, думая немного подремать, но на таком жестком основании без матраца и подушки спать было невозможно, и я быстро слез с полки.
Вдруг ко мне подошла какая-то подвыпившая женщина, о внешности которой обычно говорят «морда кирпича просит». Громко икая и слегка покачиваясь, она обратилась ко мне:
– У тебя найдется что-нибудь выпить, мужик?
Я ответил, что мы с собой ничего такого не везем.
– Ну, тогда купи у меня одну морскую свинку, мне надо опохмелиться! – сказала она, рыгнув и обдав меня пьяным перегаром.
Я взглянул налево и увидел, что за тем столиком, где она только что сидела, на скамье, в деревянном ящичке копошились две морские свинки. На столе валялись остатки неубранной пиши, пустые бутылки и стакан. Морскую свинку я не стал покупать, и мы отошли от греха подальше на верхнюю палубу.
Моему взору предстала прекрасная картина. Мы как раз проплывали мимо живописных берегов с крутыми песчаными дюнами и зеленой хвоей лесов. На пути встречалось множество островков. Стаи чаек с гиканьем проносились мимо нашего парохода, садились на воду и вновь поднимались, плавно кружа в сине-голубом небе, сияющем на солнце.
– Проезжаем знаменитые Жигули! Вытаскивай фотоаппарат, будем фотографироваться, – сказал Виктор Степанович.
Мы разделись до трусов и начали фотографироваться на цветную обращаемую пленку, одну-един-ственную, которая имелась у меня. Так, фотографируя друг друга в разных уголках нашего парохода, мы совсем даже и не заметили, как подъехали к какому-то шлюзу. Перед самым входом в шлюз я, было, очухался и быстро спрятал свой фотоаппарат в портфель, но было уже поздно: нас заметили с вышки у ворот. Какая-то женщина-диспетчер прокричала в мегафон на весь шлюз:
– Пароход «Михаил Калинин», задержите-ка гражданина в красных трусах на верхней палубе! Он фотографировал в шлюзе. Иначе ваш пароход не выпустим.
Смотрю, подходит к нам огромного роста боцман и просит следовать за ним в рубку капитана.
– А кого он зовет, меня или его? – спросил я, притворяясь непонимающим, в чем дело.
– Он зовет того, кто потолще. Ведь вы, наверное, фотографировали здесь?
Мы отправились с Виктором Степановичем в рубку. Капитан распорядился тут же открыть камеру и засветить пленку, иначе фотоаппарат будет вообще конфискован.
– Да я, да мы... – лепетал я, – мы ведь не фотографировались в шлюзе, а далеко перед ним...
– Все равно открывайте без разговоров! – сурово сказал капитан.
Вокруг нас столпилась уже порядочная толпа любопытных зевак, а мы стоим в одних трусах. И как не было жалко единственной цветной пленки, а пришлось все-таки ее засветить. Позже мы повторили съемки на черно-белую пленку, но это было уже не то.
* * *
Приплыв в Куйбышев, мы тут же отправились на железнодорожный вокзал, чтобы купить билеты до Уфы. Народу на вокзале было много. Я с вещами встал в очередь в одну кассу, а Виктор Степанович – в другую: кто раньше подойдет. Фотоаппарат я заранее выложил в черную матерчатую сумку и положил на прилавок возле кассы. Мы решили, что если останется время до отхода поезда, то можно будет немного побродить по улицам города и пофотографироваться.
– Зубов, ты все еще там стоишь в очереди? – вдруг кричит мне Гуляев. – Я уже взял билеты вперед тебя. Выходи из очереди.
Обрадованный, схватив портфель и чемодан, я выскочил из очереди. Мы отправились в камеру хранения и сдали вещи в багаж. Но тут, когда прошло уже минут 15, я вспомнил вдруг, что сумку с фотоаппаратом я оставил на прилавке возле кассы.
– Ой, а аппарат-то я забыл на вокзале!
– Беги скорей, растяпа! – крикнул Виктор Степанович, и я со всех ног бросился бежать по площади.
К счастью, моя сумка лежала на прежнем месте, на прилавке возле кассы, облепленной, как мухами, народом. Я схватил ее и бросился бежать обратно.
Когда мы сели в поезд, Гуляев все еще продолжал ворчать на меня за мою рассеянность. В купе поезда было очень душно. Я хотел открыть окно, но оно почему-то не открывалось.
– Да брось ты возиться с ним как маленький! – сказал Виктор Степанович. – Не умрешь от жары, потерпишь. Всего-то ехать нам одну ночь!
Но тут я набрался сил и так дернул вниз за ручки, что окно на глазах у всех вдребезги рассыпалось на мелкие кусочки. Услышав шум, не замедлила появиться проводница.
– Кто разбил стекло? – спросила она, строго взглянув на нас.
Я сижу, молчу, словно набрав в рот воды. Виктор Степанович тоже молчит. Смотрит, что дальше будет.
– Я еще раз вас спрашиваю: кто разбил стекло? С кого мне теперь брать штраф? – свирепела проводница.
– Мы, – ответил я.
– Кто это мы?
– Мы, – снова выдавил я сквозь зубы.
Опять молчим. Только вижу, Виктор Степанович едва сдерживает себя от смеха. Разозленная проводница отошла от нас, так и не выяснив, кто же разбил стекло. Потом она вдруг снова появилась.
– Вот кто из вас разбил стекло, пусть теперь залезает на верхнюю полку и задницей затыкает дыру, чтобы остальным пассажирам не дуло! – сказала она и, чинно повернувшись, вышла.
Тут только мы оба прыснули от смеха.
– Вечно с тобой происходят какие-нибудь странные приключения, Ваше Полное Величество! – воскликнул Гуляев, – Ты выдаешь хохмы уже сериями, я не успеваю их записывать.
Однако к вечеру стало довольно прохладно, и Виктор Степанович перешел спать в соседнее купе. А я подозвал к себе двух маленьких девочек и начал резаться с ними в карты. Одной девочке было лет десять, другой – и того меньше. Мы уселись у разбитого окна и, не обращая внимания на сквозняк, начали принялись играть в «дурака».
Потом Гуляев любил рассказывать всем: вот, мол, старый дуралей: сел у разбитого окна и всю ночь резался в карты с малыми детьми! То и дело слышалось на весь вагон: «Ты дура!» «Нет, ты дурак!»
* * *
По прибытии в Уфу в одно из воскресений мы отправились автобусом вместе с туристами на прогулку за город. Взяли из гостиницы, где мы жили, аккордеон напрокат. Правда, вначале погода немного подвела: небо заволокло тучами, и временами накрапывал дождь. Но когда приехали на место, небосвод прояснился, выглянуло солнце – и большое красивое озеро, расположенное среди зелени, заискрилось в его лучах. Мелкий желтый песок на пляже, прозрачная вода – все располагало, чтобы скорее искупаться, что мы и сделали.
Наплескавшись вдоволь, ребята разожгли костер на берегу, а девушки приготовили вкусный обед. Разостлав одеяла на траве, все расселись вокруг, откупорили бутылки с вином и принялись за еду. После сытного обеда начались песни и танцы под аккордеон. Один из парней нарядился в женское платье, изображая даму. Второй парень, обхватив его за талию и отклячив зад, начал выделывать различные «па» под звуки танго.
Я умирал от смеха и еще сильнее давил на клавиши и старался играть во всю мощь, стоя на траве и ударяя себе в такт правой ногой. Виктор Степанович стоял рядом со мной, глядел на меня и хохотал до слез. Я же продолжал смотреть на танцующую пару и еще громче выдавал «Мое последнее танго».
До меня как-то сразу не дошло, почему Виктор Степанович уставился на меня, а не на ребят и хохочет. Оказалось, что я стоял перед кучей свежего коровьего навоза и так бил по ней правой ногой, что аж брызги летели. Виктор Степанович что-то сказал мне, но я не обратил никакого внимания, сменил ногу и уже левой ногой яростно продолжал колотить по куче.
Все смеялись надо мной, когда я отправился к озеру отмывать свои ботинки и брюки, но мне было не до смеха.
Потом мы снова фотографировались и купались в озере. Фотоаппарат я положил на брюки и прикрыл рубашкой. Пока мы плавали, кто-то из компании решил воспользоваться моим фотоаппаратом и не зная, как с ним обращаться, скрутил механизм выдержек. Выйдя из воды, я обнаружил свой аппарат валявшимся далеко в стороне от одежды. Он больше не работал, шторка была сорвана.
– Хорошо еще, что не украли. Надо было бы, чтобы у такой раззявы украли! Будешь знать, как бросать! – сказал Виктор Степанович.
Пришлось потом в городе отдавать аппарат в ремонт и платить за это 12 рублей.
На другое воскресенье нас пригласили в турлагерь, расположенный на живописном берегу извилистой и быстрой речки Демы. Там водилось много рыбы, и. много туристов и рыбаков приезжало летом сюда, чтобы отдохнуть, искупаться и поудить рыбу. На турбазе стояли в ряд небольшие щитовые деревянные домики на три-четыре человека каждый. Мы выбрали один из них и сложили туда свои вещи. Хозяин базы, однорукий пожилой человек, выдавал всем приезжающим спальные принадлежности и спортинвентарь. Имелись даже лодки с веслами. Воду носили прямо из речки и кипятили ее на огне. Некоторые отдыхающие жили здесь по нескольку дней.
Речка Дема, небольшая по ширине, с крутым правым берегом, постоянно размываемым быстрым течением, и пологим левым, поросшим лесом и густым кустарником, была воистину прекрасна. Можно было пройтись немного назад против течения, затем нырнуть в воду и, почти не шевеля руками и ногами, плыть вперед. Река сама тебя несет, успевай только поворачиваться на крутых поворотах.
Течение быстро подхватило меня и понесло вперед, но, когда я проплыл уже половину пути, вдруг почувствовал, что на что-то наткнулся, зацепился за какой-то крючок. Я попытался отцепиться от него, но не тут то было: я тут же попался на второй крючок. Это была донка, заброшенная до середины реки. Быстрое течение влекло меня вперед и никак не давало ни оторваться от лески с крючками, ни плыть назад. Я задыхался, барахтался в воде и не знал, что делать: кричать ли, молить ли кого-нибудь о спасении или нет. А река в этом месте была довольно глубока, и на берегу никого, ни души. Вот, думаю, попался вместо рыбы!
Наконец, перекинув леску через голову, я с силой дернулся вперед, но один из крючков крепко зацепился за трусы. Я дернулся еще раз, вырвав клок материи и, оставив его на крючке, поплыл.
Виктор Степанович был в то время уже далеко от меня и орал мне что-то. Дескать, что там замешкался, плыви быстрей! Когда я подплыл к песчаной косе, где речка делала крутой поворот, и где надо было вылезать из воды, я на свою беду увидал много ребят и девушек, которые загорали на берегу и купались в реке. Виктор Степанович уже вылез на берег и присоединился к молодежи. Он махал мне рукой: выходи, мол. Он никак не понимал, что я как раз выйти из воды-то не могу с такой огромной дырой на заднице.
– Да нет, вода уж больно хороша! Маленько, пожалуй, еще поплаваю, – кричу я ему.
Заплыл я за какую-то корягу, благо их в реке было много, смастерил себе венок из зеленых ветвей и, нацепив его вокруг бедер, словно папуас какой, быстро выскочил на берег. Ведь надо же было как-то добираться до домика, где я мог бы переодеться.
Ура! Наконец-то наступил 1980-й Олимпийский Год!
Зимой в этом году мы с Гуляевым отправились в очередную командировку в Уфу. Зима стояла лютая, особенно в Башкирии. Мороз, да еще с ветром. Виктор Степанович все хорохорился, в легком демисезонном пальтишке и в шляпе он щеголял по улицам города. Давай, говорит, пройдемся остановки две-три по морозцу! Это очень полезно для здоровья.
Пройти-то мы прошли, вернее, пробежали, но, когда вернулись в гостиницу, то увидели, что Виктор Степанович «прихватил» себе щеку, и на другой же день на ней красовалось здоровенное темное пятно.
– Сфотографируй меня с такой щекой! – попросил он меня.
Несколько дней подряд я в такие морозы не выходил на улицу, сидел и рисовал новогоднюю стенную газету. Вскоре к нам приехал и поселился еще один сотрудник из НИИ по фамилии Шапкин.
Через неделю я выехал на трассу в Челябинскую область, а Виктор Степанович остался в гостинице. О том, как я гам мотался, рассказывать неинтересно. Упомяну только об одном случае.
Когда я возвращался назад, в Уфу, в Карабаше я приобрел за 25 рублей отличный чемодан типа «дипломат», только больших размеров. Мой чемоданчик и портфель порядком поизносились в командировках, да и мало вмещали вещей. Молоденькая продавщица одобрила мой выбор, тем более, что в магазине таких чемоданов оставалось всего две штуки. Мой старый чемоданчик и портфель полностью уместились в новокупленном чемодане.
С хорошим настроением я сел в автобус, который шел через Миас. В Миасе я решил сделать остановку, переночевать у одного своего старого знакомого – Петухова, который иногда приезжает в Москву в командировки и останавливается у нас.
В Миас я приехал часов в пять вечера и сразу же бросился к телефону-автомату звонить Петухову. Но ни дома, ни на работе никто не подходил к телефону, и я решил побродить немного по городу в ожидании, когда приедет Петухов.
Дорога была очень скользкой. На одной небольшой горке мои ноги разъехались в обе стороны, и я со всего размаха плюхнулся прямо на свой красивый чемодан. Чемодан был пластмассовый, на морозе стал еще более хрупким, так что угол так и отвалился, когда я приземлился на него. Из чемодана посыпались мелкие осколки, вылезли какие-то резинки, тряпки... Настроение у меня сразу же упало до ноля градусов, «Ну, вот и обновил!» – подумал я.
Какие-то двое пацанов выросли за моею спиной.
– Что, дядя, чемодан раскололся? Отдан: его нам. Ну, зачем он вам такой? А мы из него самолет сделаем, – сказали они.
Уж не знаю, какой самолет из него можно было сделать, только я, запихнув тряпки в дыру, не сказав ни слова, угрюмо побрел по дороге к дому Петухова. Тот вдвоем с женой к этому времени был уже на месте. Как же они хохотали, когда я рассказал им про случай с чемоданом!
– Возьми его теперь себе, – предложил я Петухову. – Может, для чего-нибудь пригодиться. Хоть положишь тряпки в него или какие-нибудь инструменты в гараже.
На другой день, оставив чемодан, я выехал обратно, в Уфу.
Позже Петухов, приехав в Москву, рассказывал мне, что он вертел чемодан и так и сяк, приходил еще его сын с молодой женой. Так вчетвером ничего и не могли придумать, что с ним делать и куда его использовать с такой дырой. Пришлось выбросить на помойку.
Когда я вернулся в Уфу, Виктор Степанович в свою очередь тоже поведал мне, какой случай произошел с ним во время моего отсутствия.
– Понимаешь, – начал он, – к нам в комнату сразу же после твоего отъезда поселился один подозрительный тип. Он часто по ночам вставал, все ходил из угла в угол и о чем-то разговаривал сам с собою. Однажды, когда я вечером вернулся с работы в гостиницу, в ящике стола, куда мы с тобой обычно кладем нашу работу, я не обнаружил ни одного листочка. Записка и все чертежи куда-то пропали. Я подумал сначала, не Шапкин ли переложил куда-нибудь наши бумаги? Но вскоре пришел Шапкин и сказал, что и в глаза их не видал. Через час явился этот тип, и я стал приставать к нему, куда могла деться из стола вся наша работа. Он ответил, что не видел и не брал ничего, но, возможно, был сильный ветер, который мог унести через форточку все наши листочки. С ним, якобы, это было уже как-то раз.
– Я, – продолжал Виктор Степанович, – догадался, в чем дело. Быстро подбежав к окну, открыл его и глянул вниз с третьего этажа. Каково же было мое удивление и негодование, когда там, внизу, на снегу, я увидел, как трепыхались и разлетались во все стороны наши листочки. Я хотел, было, ему морду набить, да некогда было. Стремглав бросился я вниз по лестнице на улицу, пока ветер не унес листки далеко. Лазя по колено в сугробах, я кое-как собрал почти весь материал. Некоторых листков не досчитался. Тут вся злость с меня сошла, и я, сияющий, вернулся в гостиницу.
Надо сказать, что в этом году лето выдалось на удивление холодное, а весна поздняя. Вообще, за последние годы я замечаю, что весна вроде как бы передвинулась на лето, лето на осень и осень – на зиму.
В апреле Олимпийского года нас с Виктором Степановичем откомандировали на строительство нефтепровода в курортный городок Кобулети, расположенный на живописном берегу Черного моря, в 35-ти километрах от Батуми.
Остановились мы в пионерлагере «Факел». В корпусе было довольно прохладно, и особенно в нашей комнате, находящейся на первом этаже. Там имелся застекленный балкон, и Виктор Степанович все закалялся, открывая настежь окна и двери. Ему, видите ли, все время было очень жарко!
Купальный сезон обычно начинался в двадцатых числах апреля, но в этом году подул такой сильный ветер, что даже поднялся шторм на море, и волны выплескивались далеко на берег, затопляя весь пляж. Мы бегали к морю смотреть, как огромные волны с шумом накатывались на берег и вновь отходили прочь. Ураганный ветер поломал много деревьев и оборвал провода. После этого началось похолодание, а в горах даже выпал снег, хоть пальто одевай!
Несмотря на прохладную погоду, Виктор Степанович каждый день закалял меня. Мы вставали в половине седьмого утра и сразу же бежали на пляж. После стометровой пробежки мы делали физзарядку, затем играли минут десять в волейбол и спешили окунуться с холодное море. Все люди ходили по пляжу еще в плащах или пальто и, вероятно, смотрели на нас, как на ненормальных, потому что кроме нас никто не решался в такую погоду раздеваться и лезть в холодную воду. Вода прямо-таки обжигала, но мы смело окунались два раза и быстро бежали на берег вытираться и одеваться. Зато самочувствие после этого было превосходное на весь день.
Присмотрели мы там себе рабочую столовую, в двух остановках от «Факела». Там работал симпатичный здоровенный грузин и, надо признаться, готовил вкусно и сравнительно дешево. После двух часов дня он закрывал столовую, и ужин уже не готовил.
Сытно пообедав в этой столовой, мы так расчувствовались, что выдали шеф-повару по два анекдота.
– Послушай, – сказал мне Виктор Степанович, когда мы вернулись в гостиницу, – а что если завтра пообедать у него бесплатно за семь анекдотов?
– Это идея! Только договаривайся тогда с ним сам.
– Ладно, – согласился Виктор.
Мы долго не могли уснуть: все продумывали, какие бы посмешнее анекдоты рассказать завтра грузину, чтобы ему понравилось. Договорились, что каждый расскажет по три-четыре анекдота.
На другой день, придя в столовую и пообедав, как обычно, Гуляев обратился к шеф-повару:
– Послушай, дорогой! Что тебе сегодня – деньги заплатить за обед или семь анекдотов выдать? Тот думал, думал, потом говорит:
– А, ладно, черт с ним! Давай анекдот!
Тут мы и рады стараться: посыпались анекдоты один за другим, так что он еле успевал хохотать. На сэкономленные деньги мы потом купили себе по кружке пива в ларьке.
На следующий день мы снова захотели, было, забесплатно пообедать, но повар сказал:
– Боюсь погореть. Сегодня анекдотов нэ надо. Сегодня – деньги!
* * *
В конце мая я снова был откомандирован в Кобулети на ту же трассу. Виктор Степанович со мной не поехал и обещал приехать позже. Примерно через неделю-другую я позвонил ему в Москву, и он ответил, что вместо него для. завершения нашей работы должен в среду вылететь ко мне другой наш сотрудник, Кадкин Юрий Юрьевич. Виктор Степанович просил меня встретить Кадкина на аэродроме в 10 часов утра.
В тот день я встал пораньше и отправился автобусом в аэропорт Батуми. С утра было очень жарко. Лето было в самом разгаре, и на пляжах уже с утра было довольно много отдыхающих.
В аэропорт я прибыл за час до прибытия самолета. Послонялся немного по вокзалу, но тут вдруг объявили по радио, что самолет, который я ждал, почему-то задержался и не вылетел еще из Москвы, хотя погода была отличная. Прибытие самолета в аэропорт Батуми перенесли на 3 часа дня по московскому времени.
Что мне оставалось делать целых пять часов в ожидании самолета? Не возвращаться же обратно, не встретив товарища! Но и в аэропорту сидеть в такую жару было невыносимо. Решил пока проехаться автобусом остановки две-три, где-нибудь вылезти, пойти к морю и позагорать пока, а потом снова вернуться на аэровокзал.
Автобус, как назло, только что ушел в сторону города, а следующего дожидаться не хотелось, и я потопал пешком по раскаленному асфальту. Думал, пройду немного вперед, потом сверну с шоссе в сторону – и как раз выйду к морю. Долго плутал по каким-то улочкам то направо, то налево, то вперед, то назад. С обеих сторон вокруг меня утопали в садах красивые двухэтажные особняки с витыми лестницами, мраморными ступенями и железными перилами. Но морем, как говориться и не пахло.
Неожиданно я забрел в какой-то тупик. Впереди виднелся чей-то дом с участком. Я решил, было, пройти насквозь через двор, но не тут то было: на меня набросились две огромные злые собаки, так что мне пришлось повернуть назад. Хода дальше не было.
Направо от себя я увидел все тот же аэродром. Со стороны моря в это время приземлился лайнер, Какие-то люди, очевидно, работники аэродрома, стояли возле вышки, недалеко за изгородью. В одном месте через изгородь, через колючую проволоку, была перекинута приставная железная лестница. Я подошел к ней и поинтересовался у этих людей, что за самолет только что приземлился, не из Москвы ли?
– Вы почему здесь ходите? – резко спросил один из них. – Разве вы не знаете, что здесь запретная зона и близко граница с Турцией?
Я ответил, что вовсе не собирался ходить по территории аэродрома, а просто проходил мимо по улице и решил спросить...
– Перелезайте через изгородь и подойдите поближе, – велел тот же парень.
– Ваши документы! – потребовал он, когда я подошел вплотную.
– Документов у меня с собой нет. Паспорт я с собой не таскаю. Он остался в Кобулети, где я остановился.
– А здесь в таком случае, что вы делаете?
– Я приехал встретить своего товарища из Москвы, да вот самолет почему-то задержался, и я решил пойти пока на море и искупаться.
– А вы знаете, что идете вовсе не в сторону моря, а в сторону государственной границы?
В это время из диспетчерского пункта, с башни, уже звонили по телефону работникам милиции в аэропорт.
– Ну ладно, я пошел, – сказал я и хотел, было, направиться назад к лестнице, но меня остановили:
– Нет, подождите, мы вас так не отпустим.
Я присел на скамейку, достал книгу и с невозмутимым спокойствием принялся читать. Ровно через четыре минуты к месту происшествия подъехала милицейская машина, из нее вышли два милиционера. Один из них подошел ко мне, козырнул и сказал:
– Здравствуйте! Что вы здесь делаете?
– Сижу, отдыхаю.
– Отдыхать будете у себя дома, а пока что живо поднимайтесь и садитесь в машину.
– Он еще и самолетами интересовался, товарищ милиционер, – заявил один из служащих, задержавших меня. – Вы его там хорошенько проинструктируйте, что здесь у нас не военный аэродром.
– Знаем и без вас, что делать, – ответил милиционер и, втолкнув меня в машину, захлопнул дверцу.
Не успел я и глазом моргнуть, как машина подрулила к зданию милиции, расположенному на территории аэродрома. В помещении, в которое меня доставили, было прохладно.
– Садитесь, – сказал мне с грузинским акцентом высокий молодой начальник милиции, сидящий за большим письменным столом. – Здесь не так жарко, и вам, я думаю, будет приятно провести время.
Он все перелистывал какие-то бумаги, что-то записывал в блокнот. Я сидел и молча ждал.
Вошел еще какой-то человек в штатском и сел напротив.
Поговорив по телефону на своем родном языке, начальник милиции поднял, наконец, голову и строго посмотрел на меня:
– Ну-с, скажите сразу честно: с каким заданием прибыли в Советский Союз?
– Да что вы такое говорите?! – возмутился я. – Я ведь здесь нахожусь в командировке. Остановился в Кобулети. А сюда приехал встретить своего товарища по службе, да вот самолет почему-то задержался. И я решил пока прогуляться к морю, чтобы искупаться.
– А ведь в Турции вода чище и пляж песчаный, не правда ли? – возразил он.
– Откуда я знаю? Я там не был.
– Ну, нечего притворяться, – протянул начальник. – По-грузински вы разговариваете?
– Нет, только «гамарджоба» и «генацвали».
– А по-турецки?
– И вовсе нет.
– Опять ломаем комедию? Однако, по-русски вы довольно чисто разговариваете. Сколько километров прошли пешком?
– Километра полтора-два, наверное, отсюда будет.
– Так, ясно. А может быть, пять? Подумайте хорошенько. А остальную часть пути вы морем проделали?
Он долго еще допрашивал, выяснял мою личность, опять звонил куда-то по телефону. Потом приходили еще какие-то люди, и снова повторялись расспросы с самого начала. Потом заставили меня написать подробную объяснительную записку о том, как случилось, что я попал в запретную зону.
Однако время двигалось к обеду, и мне ужасно хотелось есть, но меня не отпускали. Тогда я набрался смелости и сообщил начальнику, что вроде бы не мешало и пообедать. Он позвонил официантке, и она вскоре принесла нам вкусный обед. Сытно пообедав, я поблагодарил начальника милиции и попросил принести воды.
– Зачем воды? – усмехнулся он. – Сейчас закажу пива.
В скором времени та же официантка принесла нам четыре бутылки холодного пива.
– Угощайся! – продолжал начальник. – Наш Советский Союз гостеприимный, А когда прибудет самолет, мы вместе пойдем встречать твоего товарища.
Потом он разговорился и начал объяснять, что грузины очень любят русских девушек за их темпераментность.
– А я слышал, что грузины более темпераментны, – сказал я.
– Грузины – да, но не грузинки. Они холодные, но русских парней любят.
– Да, попробуй, поухаживай за грузинкой! Вы сразу зарежете.
– Послушайте, а откуда вы в таких тонкостях разбираетесь? Ну, здорово вас поднатаскали там, за рубежом! – опять разозлился начальник.
Наконец-то, часа в четыре приземлился самолет из Москвы, и мы пошли встречать моего товарища. «Вот, – думаю, – не успеет прилететь в командировку, а у него уже будут проверять документы и тормошить из-за меня. Конфуз получается! Лучше бы он и не прилетал сегодня».
Так и есть! Все пассажиры уже вышли и направились в багажное отделение, а Кадкин почему-то все не появлялся.
– Ну, так где же ваш друг? – угрожающе спросил меня начальник, когда все пассажиры уже прошли. Я тут же очнулся от своих размышлений:
– Не знаю. Почему-то не прилетел. А может, он полетел в другую сторону?
– Ну, нечего мозги полоскать. Я смотрю, вы окончательно запутались. Пошли обратно в отделение! – скомандовал он.
Было уже девять часов вечера, когда я снова обратился к начальнику милиции, который все время куда-то выходил, с кем-то беседовал, потом снова, возвращался на место. На меня он уже не обращал никакого внимания.
– Товарищ начальник, а ведь время ужинать, – сказал я ему.
– Убирайтесь к черту! – заорал он.
– А куда же я теперь денусь? Ведь последний автобус, наверное, уже отошел в Кобулети.
Тогда он позвонил дежурному:
– Слушай, Резо, у тебя есть свободная патрульная машина?
– Есть, – послышалось в трубке.
– Слушай, тут у меня сидит один подозрительный тип. Отвези его сейчас в Кобулети домой. Тоже навязался нам на голову!
Так, с комфортом я был вскоре доставлен домой. А Кадкин прилетел только на другой день и нашел меня по адресу. Он очень смеялся, когда я рассказывал ему про этот случай.
* * *
Спустя несколько дней, когда работа наша была закончена, мне предстояло заехать в город Грозный, чтобы оформить документы. До Грозного добираться было сложно, Сначала надо было тащиться поездом до Тбилиси, затем – до Грозного автобусом через перевал.
Прибыв рано утром в Тбилиси, я с вещами в руках отправился на привокзальную площадь искать остановку автобуса, чтобы добраться до автовокзала. Не успел я пройти и двадцати шагов, как путь мне преградил грузин исполинского роста, совершенно лысый, с бандитской мордой, как в кинофильме «По закону чести», если вы такой смотрели.
– Вам куда ехать? – обратился он ко мне.
– На автовокзал. А вообще-то мне надо добраться до Грозного.
– Автобус до автовокзала только что отошел, а следующий будет не скоро. Вы тогда опоздаете на десятичасовой автобус, следующий до Грозного. Садитесь в мою машину, подвезу. Садитесь, садитесь, не бойтесь! – продолжал он, видя мое замешательство. – Я с вас ничего не возьму. Просто я тоже туда еду встретить жену. А вообще-то автовокзал находится далеко за городом.
Не успел я очухаться, как он уже укладывал мои вещи в багажник. Мы быстро покатили по шоссе. Это было не такси, а частная машина, как я потом увидел.
Но как только мы отъехали от железнодорожного вокзала, он начал меня расспрашивать: откуда я и куда еду. Я ответил, что нахожусь здесь в командировке в связи со строительством нефтепровода.
– О-о-о! Вы, наверное, тогда много получаете, – сказал шофер.
– Откуда? Нам всего по три рубля в день платят командировочных.
– Ну, все равно. Тогда, вероятно, премии большие.
Вот, думаю, к чему он заводит такой разговор? Ведь сам же предложил мне бесплатно сесть в машину.
Вдруг он грохнул:
– Знаете что? Там, на автовокзале, будет неудобно, так что расплатитесь-ка лучше сейчас.
– А сколько надо? – спросил я изумленно.
У меня денег оставалось в обрез. Разве что на автобус до Грозного да на билет до Москвы. И еще неизвестно, сколько дней придется прожить в Грозном, а то не хватит заплатить за гостиницу. Хорошо, если все дела пойдут быстро и мне удастся на другой же день уехать в Москву. Зачем только я сел в эту машину?
Все эти мысли быстро промелькнули у меня в голове.
– Четвертной! – выпалил он, как выстрелил из пушки.
– Да вы что, с ума сошли? От Тбилиси до Грозного триста с лишним километров – и то билет на автобус стоит семь рублей, а вы за десять минут езды хотите меня так ободрать! – возмутился я.
– Так это на автобусе, а то – на такси! – заметил он. – А сколько же вы думали?
– Ну, рубля три-четыре... Ну, пять от силы. Мне еще добираться надо до Грозного, а потом до Москвы, а денег-то всего осталось 30 рублей.
– Ну, тогда 15 рублей.
– Не могу. Остановите машину. Я лучше вылезу и пойду пешком.
– Десятка – последняя цена!
– Нет, остановите машину. Я сейчас же вылезу.
– А куда ты вылезешь? – нагло процедил он. – Ну, хорошо, я остановлю машину. Пожалуйста, вылезай. Только, знаешь, ключ от багажника я куда-то потерял, так что придется тебе, дорогой, идти без вещей.
– А я сейчас милиционера позову.
– Ха-ха-ха! Пока ты его найдешь, меня и след простынет.
– Я ваш номер запишу.
– Учудил! Мой номер тебе ничего не даст. Может быть, он фальшивый. А потом я вообще-то не из Тбилиси. Ищи-свищи меня по всему Кавказу!
Как не было обидно, но пришлось отвалить наглецу десятку.
К счастью, дела мои в Грозном пошли удачно, все быстро было получено, начальник треста помог мне по брони достать железнодорожный билет, и я на другой же день отбыл в столицу.
В командировку в Новый Уренгой меня послали зимой вместе с Красновым, к. т. н. лаборатории экономики и организации строительства. С ним я договорился встретиться в аэропорту, за полтора часа до отлета самолета.
Как всегда, в аэропорт я опаздывал и прибыл туда, когда регистрация пассажиров уже заканчивалась. Краснов уже зарегистрировался, но не сдавал еще свой багаж, он поджидал меня у регистрационного стола и уже волновался.
Случилось так, что, когда я поставил свой чемодан на весы, регистраторша записала его вес почему-то в квитанцию Краснова, все вместе суммировала, и теперь вес превышал 20 килограмм. Она потребовала уплатить за дополнительный груз около 20-ти рублей. Иначе, мол, нас не выпустят на летное поле. Мы долго с ней спорили и доказывали, что она записала оба багажа в одну квитанцию и что мы совершенно разные люди и к друг другу никакого отношения не имеем, но она нас и слушать не хотела и упрямо повторяла свое. Тогда мы решили отправиться к дежурному администратору.
Свой портфель я в багаж не сдавал. Я вообще никогда с ним не расставался, ходил с ним на работу, ездил в командировку. Так что он изрядно потрепался, а в некоторых местах виднелись небольшие дыры. Но купить себе новый портфель не было возможности: во-первых, у меня не было лишних денег, а во-вторых, я давно уже нигде не видел их в продаже. Надо сказать, что всю свою жизнь я постоянно пребывал в долгах: сколько бы я ни трудился, расходы превышали доходы. Но что поделаешь? Такова наша социалистическая система. Это – удел многих трудящихся, когда за наш труд платят в десять раз меньше, а забирают в десять раз больше.
Но вернемся к вещам. Итак, Краснов, сдав свой большой чемодан, оставил при себе рюкзак, который надел на спину. Теперь он вырвался от меня далеко вперед, чтобы успеть переговорить с администратором и в случае неудачи успеть доплатить за багаж. До отлета самолета оставалось полчаса. Однако в толчее я не заметил, что Краснов взял свой рюкзак и, схватив рядом лежащий со мною рюкзак, думая, что это рюкзак Краснова, бросился вслед за ним. Но не успел пройти и два шага, как услышал чей-то встревоженный крик:
– Держите вора!
Выяснилось, что я схватил чужой рюкзак, очень похожий на Красновский. Мне пришлось потом долго объяснять и извиняться. Когда, наконец, я прибежал к администратору, Краснов в это время уже выходил из кабинета. Он объявил мне, что из объяснения с администратором ничего хорошего не вышло и что нам все равно придется доплачивать за багаж. Пока мы проискали кассу и оплатили дополнительный груз, стрелки часов уже показывали без 15-ти двенадцать. Так что до отлета оставалось всего 15 минут. Мы рисковали опоздать на самолет.
А тут еще новая беда: меня заставили третий раз пройтись через магнитную камеру. Хотя я и вытащил все металлическое из своих карманов (ключи, нож, мелкие деньги), но каждый раз, когда я проходил через будку, раздавался резкий сигнал – и меня снова возвращали назад. Оказалось, что несколько металлических монет провалились сквозь прокладку пальто и теперь вызывали сигнал. А карманы пальто были зашиты. Пришлось срочно вспарывать прокладку, а время шло.
Короче, когда мы, подбежали к самолету, с него уже убирали трап. Летчик выразил свое возмущение четырехэтажным матом, так как пришлось машине, отъезжающей с трапом, снова причаливать к самолету из-за двух нерадивых пассажиров. Наконец, мы направились по проходу на свои места. Все пассажиры в самолете оборачивались нам вслед и с интересом смотрели на двух чудаков, которые в самый последний момент впрыгивают в самолет, словно на подножку тронувшегося трамвая.
В Сыктывкаре самолет сделал посадку. В пути Краснов познакомился с очень миловидной девушкой, сидящей рядом с нами. Она летела до Сыктывкара и пригласила нас к себе в гости. Краснов мне потом поведал, что ему обязательно надо навестить ее на обратном пути, так как она живет одна.
Через несколько часов самолет приземлился в Новом Уренгое. Мороз стоял такой, что все деревья и дома стояли в белом инее. Руки мерзли даже в меховых варежках, и нестерпимо жгло уши. Хотя наушники у меховой шапки я опустил вниз, все равно приходилось то и дело прикладывать руку то к левому, то к правому уху. Первое, на что я обратил внимание, – это нехватка кислорода в воздухе, из-за чего было трудно дышать и быстро передвигаться по глубокому снегу. Мы долго топтались с вещами на остановке автобуса, у нас мерзли ноги, хотя оба были в валенках и шерстяных носках.
Добравшись до города, мы отправились искать строительную контору, где нам надлежало найти ночлег. Надо сказать, что найти жилье в этом городе было проблемой. Как нам объяснили в конторе, даже все вагончики были переполнены. С большим трудом нам удалось найти койку в одном из общежитии. В комнате проживало еще восемь человек командировочных, и было страшно холодно. Все сидели в пальто и смотрели телевизор. Два легких одеяльца не спасали, и, так как в одежде я спать не привык, то мы с Красновым решили спать вместе: все ж будет потеплее!
* * *
Спустя несколько дней нам пришлось выехать на трассу, километров за 300 от города. Машины зимой туда не ходили из-за снежных заносов, и до места можно было добраться только вертолетом. Но вертолет не летал уже целую неделю из-за снежной пурги. Наконец, дня через четыре пурга утихла, и нам выделили небольшой вертолет.
В вертолете было довольно холодно. Всю дорогу нас швыряло из стороны в сторону. Временами вертолет проваливался в воздушные ямы, но потом выравнивался и летел какое-то время ровно. Несмотря на все качки, я стойко держался и не испытывал тошноты или рвоты. Зато, когда, часа через полтора мы прилетели на место, и я вышел из кабины, меня зашатало и голова закружилась, каре у пьяницы.
Было довольно морозно. Чистое голубое небо, ослепительное солнце и искрящийся белый снег... Я пожалел, что не захватил с собой темные очки, чтобы не жмуриться от яркого солнца и слепящего снега.
Мы собрали свои шмотки и поплелись по узкой тропе в городок строителей. По обеим сторонам дороги высились снежные сугробы.
В городке нас сразу же определили в вагончик. Вечером этого же дня, выйдя во двор, я наблюдал величественную неотразимую картину Северного Сияния. Небо на горизонте светилось и искрилось разноцветными сине-зелеными и оранжево-красными огнями. Все это мерцало и трепетало.
* * *
На следующий день вместе со строителями мы отправились на грузовой машине на трассу. Проехав километров пять, мы сошли с машины и дальше уже шли пешком, фотографируя при этом друг друга по пути.
Позже, когда мы вернулись в Москву, и я сделал фотокарточки, Краснов мне рьяно доказывал, что на одной из фотокарточек, над моей головой, видна летающая тарелка, летящая вдоль трубопровода. Лично я не нашел, что это действительно была летающая тарелка: на фотографии находилось небольшое белое пятно. Возможно, это был дефект пленки, но Краснов и слушать не хотел возражений и послал этот снимок куда-то на экспертизу.
– Зачем бы вдруг понадобилось летать тарелкам по такому захолустью, как дикий Север, над каким-то трубопроводом? – думал я.
На третий день нашего пребывания в городке я отправился на участок, на котором шли буровзрывные работы, а Краснов поехал на другой, где производилось утепление «яичными скорлупами».
День был отличный, солнечный и безветренный, хотя мороз и давал о себе знать. Я бодро шел вдоль трассы с фотоаппаратом в руках и с книжкой за пазухой, и что-то мурлыкал себе под нос. Впереди я увидел несколько бурильных станков, которые бурили скважины глубиной до трех-четырех метров. В эти скважины взрывники закладывали потом заряды и взрывали. Взрывной способ образования траншеи в вечномерзлых грунтах считался самым эффективным и быстрым.
Я достал рулетку и начал мерить расстояния между скважинами, затем глубину самой скважины. Но когда я наклонился над одной из скважин, чтобы ее измерить, то моя книжка, имевшая довольно скользкий переплет, выскользнула из-за пазухи и вмиг исчезла в глубине. Я очень огорчился. Ведь за эту книжку мне пришлось бы отвечать, потому что она была не моя. Я начал искать длинную палку или проволоку, чтобы достать ею со дна скважины книжку, но все было тщетно: ни палка, ни проволока, загнутая на конце в виде крючка, не помогали, а лишь царапали книгу. Мне удавалось ее нащупать, но каждый раз, когда я пытался подтянуть книгу кверху, она срывалась и снова падала вниз. К тому же я действовал вслепую, так как в скважине было абсолютно темно. Ребята-бурильщики удивленно смотрели на меня и, наконец, спросили, что я там делаю.
Я объяснил им, что нечаянно уронил в скважину книгу и теперь никак не могу ее достать.
– А ты, дядя, не горюй! – сказал один из бурильщиков. – Завтра мы заложим в скважину динамит и взорвем. Она сама выскочит!
«Ничего себе, – думаю, – выскочат-то одни лохмотья от книги!»
– А вы запустите туда зайца, – посоветовал второй, уже пожилой бурильщик.
– Какого зайца еще? – недовольно спросил я.
– Ха-ха-ха... Ну и чудак-человек! – ответил бурильщик. – Имеется ввиду не настоящий заяц, а солнечный. У вас есть с собой зеркальце?
Тут только я догадался, что надо было делать. Я в кармане всегда ношу с собой зеркальце. Достав зеркальце и направив его на скважину, я пустил туда солнечный луч и тут же разглядел на дне свою книжицу. Держа в левой руке зеркальце, а в правой – проволоку, я без особого труда извлек книгу из скважины. Она, правда, была сильно помята, была немного разорвана обложка, но от грязи и воды книга не пострадала – в скважине было абсолютно сухо.
* * *
Дня через два погода резко изменилась. Опять замела метель. Я шел вдоль трассы задом, так как сильный ветер бил в лицо, и я решил, что уж лучше подставить ему спину. На этот раз я шагал по краю траншеи, размахивая портфелем. Неожиданно ручка портфеля оторвалась и осталась у меня в руках, а сам портфель вместе с его содержимым рухнул в яму. А в нем у меня был фотоаппарат, завтрак, записная книжка!
Глубина траншеи в том месте была значительна, а стенки довольно крутые, так что я не решился прыгать в нее. Чтобы войти в траншею с противоположного конца, м.не пришлось пройти изрядное расстояние туда, где она выклинивалась на поверхность земли, а затем идти по ней в обратном направлении до портфеля. Сквозь пургу я разглядел вдалеке экскаватор и бульдозер.
Но пока я, идя по дну, возвращался обратно к месту падения портфеля, его уже успел засыпать землей бульдозер, причем до самого верха траншеи. В отчаянии я не знал, что делать. Ведь там находился мой фотоаппарат со всеми сделанными на трассе снимками!
Еле выбравшись из траншеи наверх, я замахал бульдозеристу руками, чтобы тот прекратил засыпку.
Экскаваторщик успокоил меня. Он сказал:
– Не волнуйтесь! Сейчас уже темнеет, так что сегодня мы все равно уже ничего не сделаем. А завтра приходите сюда пораньше, и я выкопаю ваш портфель. Только принесите за это бутылку.
Он объяснил мне, как пройти в ближайший городок строителей, где я могу переночевать до утра. Я поблагодарил его и поплелся вперед на мерцающие вдали огоньки.
На другой день он выполнил обещанное и достал портфель, а я сдержал свое слово: вручил ему бутылку, которую купил вечером в городке. И мы вместе с ним ее распили.
Конец повести.
Борис Озорной.
